«Я 40 лет отлетал, возил всех — от Брежнева до Путина»

Почему Юрий Андропов не мог летать на вертолетах, что Леонид Брежнев любил выпить в полете, и как Борис Ельцин шутил в поездках, «Газете.Ru» рассказал ветеран правительственного авиаотряда, командир Ми-8, пилот-инструктор Адольф Милованов.

— Адольф Вячеславович, как вы попали в авиацию?

— Я родился в Москве, после 10 класса захотел поступить в училище. В одно училище поехал — не прошел экзамен. Едем в электричке домой, а ребята говорят: «Что делать будем? Давай в аэроклуб поступим. В Чертанове аэродром, там с парашютом прыгают, на самолетах летают. Поступим в аэроклуб, будем летчиками». Это был 1957 год. На следующий день поехал в Чертаново. Там люди в синих комбинезонах, с планшетами, очки, шлемофоны, одним словом — летчики. Я прихожу в санчасть и говорю: «Хочу поступить в аэроклуб». Меня посмотрели и направили на специальную летную медкомиссию, которую успешно прошел. Летал я на Як-18 с хвостовым колесом.

После аэроклуба меня направили в армию, в авиацию, и я служил курсантом 653-го отдельного учебно-тренировочного авиационного полка в Давлеканово в Башкирии. Там мы проходили сначала учебу, курсантскую школу, наземную подготовку. И даже порулили на аэродроме на самолете Як-18 У (учебный). Но это был 1960 год, Хрущев, сокращение армии, в основном авиации, поэтому нас сократили. И вот обратно я приехал в Москву, после чего поехал поступать в Кременчугское летное училище гражданской авиации.

В Кременчуге я попал, поскольку уже летал в аэроклубе, на ускоренный курс. Это не 3 года, а 1 год 10 месяцев. Обучался на вертолете Ми-4. Был старшиной группы.

— Почему вы выбрали летать на вертолетах?

Вертолет — это была новая техника, она только осваивалась. На них тогда летали только военные. А гражданские начали только в 1961-1962 году. В училище со мной произошел первый опасный случай. Летели с инструктором, и у нас вертолет вдруг начал дергаться, ручку не удержать. Был в то время такой отказ – заедание золотников автопилота.

Пришлось резко бросить газ, ручку от себя, чтобы выйти на поступательный полет. Мы вышли из падения буквально в нескольких метрах от земли. Выключили автопилот и все восстановилось. Но… поволновались.

— Как вы попали в полярную авиацию?

— В полярную авиацию меня назначили после выпуска из училища. На севере была очень интересная работа для различных научных экспедиций! Там же Чукотка — остроконечные горы! Одним колесом сядешь на гору, сбросишь материалы для постройки триангуляционного знака и дальше улетаешь.

Географические экспедиции, топографические экспедиции, геологи работали — золотишко искали. На Ми-4 мы перевозили золото. Бидоны с ручками, там на четверть или на треть всего-навсего грунта этого, но мы вдвоем его грузили. Такая тяжелая золотоносная руда. Там некоторые были засекреченные месторождения, о них знало только высшее начальство экспедиции.

— Вы участвовали в каких-то спасательных операциях?

— Мы участвовали в спасении полярной станции «Северный полюс 14» в районе Новосибирских островов. Их льдина села на мель и начала раскалываться. Самолет уже на полосу не сядет рядом. И вызвали вертолет для эвакуации научных материалов и наиболее ценного оборудования на остров Жохова. Мы эвакуировали эту станцию.

— Ми-4 был первым советским тяжелым вертолетом, однако поршневым. Что почувствовали, пересев на Ми-8?

— Я хочу сказать Ми-4, спасибо ему, хороший вертолет. Надежный, нормальный. Он и на авторотации с отказавшим двигателем может сесть нормально.

Хотя я и на Ми-4 с подвеской летал. Оленей, сохатых убивали и привязывали к колесам — так и перевозили на базу. Или какой-то груз тяжелый тоже привязывали и перевозили. А на Ми-8 уже внешняя подвеска капитальная была.

— Как вы попали в 235-й авиаотряд особого назначения?

— Когда мне надо было переводиться в Москву, я попробовал перевестись в 235-й отряд во «Внуково». Пришел туда, смотрю, знакомый сидит, вместе летали, Муханов Виктор, замкомандира эскадрильи уже. А я только устраиваться пришел. Меня приняли вторым пилотом, хотя я уже был командиром, имел второй класс. Сказали, что у нас всегда так — сначала вторым пилотом, а потом как покажешь себя.

— Туда был жесткий отбор?

— Все знали, что это правительственный отряд, отбор был наиболее сильный. Людей брали с идеальной характеристикой, родословной, чтобы не было никого за границей, никаких летных происшествий, по крайней мере по личной вине.

— Из каких воздушных судов состоял этот авиаотряд?

— В то время было три эскадрильи. Одна эскадрилья была Як-40, одна эскадрилья была самолеты ТУ-134, ИЛ-18 и ИЛ-62, на дальние перелеты, и эскадрилья вертолетов — только Ми-8, всего-навсего шесть вертолетов.

— Они занимались перевозкой только первых лиц государства?

— Поскольку у нас первые лица были старенькие, то они мало летали. Но другие члены Политбюро тоже летали по всему Советскому Союзу. Но это были полеты эпизодические. А чтобы поддерживать навыки, нас направляли в Тюменскую область на работу для нефтяников.

Полеты в отряде были разной категории назначения. ПЛ — под литер, то есть засылка. Брежнев во Владивосток полетел с Никсоном встречаться естественно на самолете. А нас заранее на вертолете туда. Вот это полет назывался ПЛ — под литер. И туда, и обратно мы впустую слетали.

— Расскажите о встрече с Брежневым.

— Прилетаем однажды на дачу Брежнева в Подмосковье. Немножко подождали, смотрим — идет Леонид Ильич. Один, без палочки. Медленно, но идет сам нормально. Прилетели, вдруг Леонид Ильич заходит в кабину. А я в это время закрываю ручку шаг-газ. А меня бортмеханик толкает. Поворачиваюсь, смотрю Леонид Ильич руку мне протягивает: «Спасибо, товарищи!». Такая теплая рука, я потом говорил: «Ребята, теперь три дня мыть не надо». Так он к нам заходил минимум два раза, хотя возил я его раза 3-4.

— Я слышал, что он боялся летать.

— Не могу сказать… Он любил летать в Завидово на охоту. Он же плоховато в последнее время ходил, а вертолет стоит под углом немножко. Первая ступенька высоковата. И умельцы из пятого цеха придумали точно такую же дополнительную переносную ступеньку с ручкой — «дипломат».

— Как выглядел салон вертолета во времена Брежнева?

— Салон этот делали в Казани, ребята молодцы. Заходишь в вертолет, направо — дверь сдвижная в салон. Рядом есть для одежды вешалка. С правой стороны диванчик на несколько человек. Проход. С левой стороны стол и два кресла рядом с ним. Как правило, на этом кресле сидел главный пассажир. А рядом или сопровождающий, или дорогой гость. За ним кресло для переводчика, небольшое, сидушка. Потом проход, за ним место для оператора-радиста спецсвязи. А за ним уже место бортпроводника. А дальше туалет с правой стороны.

— Отсек для продуктов? Алкоголь?

Она же знала, кто летит. Обязательно был коньяк, водка в матовой бутылке. Брежнев любил не водку, не коньяк, а зубровку. Уже знали все прихоти главного пассажира, поэтому, естественно, ассортимент был, что надо.

— Каких первых лиц вам приходилось возить?

— От Брежнева до Путина, его первого срока. Андропову нельзя было летать на вертолете, у него всегда был рядом аппарат искусственной почки. Дежурили мы под него в Крыму, он там отдыхал, наш главный пассажир. Мало ли что случится, надо его забрать, перевезти.

Под Черненко я приезжал в Минводы, чтобы его возить и дежурить под него. А получилось так, что у него астма, а его поселили в горы, видимо, воздуха не хватало, и ему стало плохо. Его срочно на самолете увезли обратно.

— Какие впечатления остались от Михаила Горбачева?

— Он к экипажу относился как к обслуживающему персоналу. Никогда в кабину не заглянет, руку не протянет, не поговорит. Зашел-ушел. Я его неоднократно возил по России. Я за границей наших руководителей не возил. Когда летают на высшем уровне, АА, то кроме командира вертолета, который сидит слева, есть еще старший на полет. Он встречает пассажира у трапа, докладывает коротко, даже ритуал такой был, было написано, что много не говорить:

У меня был случай, когда я украл пассажира главного, Рыжкова Николая Ивановича. Это было на западе Казахстана, где искали нефть. Прилетели с ним двумя вертолетами. На одном вертолете он летит, наш вертолет второй.

Мы сели, Рыжкова высадили со свитой, они вышли, пошли куда-то. Первый экипаж поднял трап, закрылся и в карты режется. А мы сидим, но в окошко смотрим. Смотрим: «Идут!». Мы сразу трап выпустили, я вышел, хожу около вертолета, впереди встал. Они видят, что их вертолет стоит, а там вроде как закрыто. Естественно, они с разговорами идут к моему вертолету. Я как положено — в форме, в фуражке: «Экипаж и вертолет к полету готовы. Командир вертолета Милованов». Рыжков на меня смотрит, понимает, что другой командир. Нормальный, скромный мужик, сел, полетели, хотя мы были вторым номером.

Второй экипаж услышал, что мы уже запустились, и тоже взлетел. Прилетели, высадили его, доложили все как положено. Рыжков пожал руку: «Спасибо». Молодец Николай Иванович в этом отношении, скромный товарищ, знающий. Без всяких «я, я, я» — не было такого. И вот когда мы его высадили, ко мне с первого вертолета подходит второй пилот: «Слушай, там старший на полет просит записать Рыжкова не на тебя, а на наш вертолет». Я говорю: «Нет, зачем?».

— Говорят, личность Рыжкова очень сильно проявилась в Армении, после землетрясения. Вы и там летали?

— Это было экстразадание, срочное. После землетрясения нам сказали лететь в Армению на спасательные работы. Своим ходом из Москвы тремя вертолетами. Первый вертолет полетел со сложностями — и обледенение у него было в горах, менял высоту, ночной полет. Я полетел хорошо. Сели мы не в Ереване – закрыт был туманом, а в Ленинакане. И там был момент, который запомнился.

В Ленинакане аэродром большой, и мы там сидим, ждем главного пассажира, Горбачева. А погода была — туман. Но у нас командир отряда, Майоров Алексей Григорьевич, очень много летал на тренажере сам во «Внуково». Так натренировался, что в тумане сел с Горбачевым, зарулил. Шум слышим, а самолета не видно. Он выходит из самолета, весь бледный – ответственность большую чувствовал, потому что не дай Бог что случится, а тут высшее лицо государства.

Был и еще очень интересный случай. Надо нам было с Рыжковым лететь из Еревана в Спитак, который разрушен был полностью. А впереди летел другой вертолет, снова туман, через перевал надо было перелететь. Мы летим вдоль речки, вдоль дороги. Первый докладывает: «Дальше не могу, разворачиваюсь». И он, дурак — начал разворачиваться не вправо, где речка, а влево, где гора Арагац. Мне потом их бортмеханик рассказывал: «Мы на развороте в последний момент увидели впереди себя в тумане гору». Я тогда тоже развернулся вдоль речки и обогнул Арагац по правой стороне, с Рыжковым в Спитаке сели.

— Есть много кадров, где он и Горбачев ходили, осматривали разрушения… Вас впечатлила та поездка?

— Мы не выходили, оставались в вертолете. Все разрушено было. Я подумал: «А зачем все это дело? Не восстановить же». Настроение у Рыжкова было конечно серьезное, задумчивое. Видимо он думал много. Потому что там и средства большие были отпущены, и надо было принимать решения, от него зависящие. У него конечно не было никаких улыбок. Мы и в горы садились с ним, по другим местам разрушений летали…

Сели один раз на высоте 2 тыс. метров на небольшой площадке у дороги. Сели нормально, высадили, он ушел. А под нами под грунтом, видимо, лед был, грунт начал просаживаться, вертолет стал скользить. Бортмеханик вышел, колодку подставил, под передним колесом начал копать, чтобы немножко выровнять. И когда подошел главный пассажир, экипаж говорит: «Назад не проходите пока». И Рыжков стоял впереди у кабины пока мы не выровняли вертолет. Когда мы выровняли, все сели и полетели. Неприятный был случай. В Армении мы проработали два месяца.

— Приходилось возить Ельцина?

— Не только возить, но и разговаривать с ним приходилось. И руку он протягивал мне, тоже жал. На какой-то точке Ельцин был с Грачевым, и хотел в шутку честь отдать, а Грачев ему: «Нет, подожди, — фуражку свою ему надел на голову — Вот теперь можно». Нас раньше приучали сдвижные окна в кабине держать закрытыми. А с ним кто-то сказал, чтобы не отгораживались от главного пассажира на стоянке. Вот он и протянул с земли руку в кабину. Я, естественно, и пожал ее.

Когда был дефолт, у нас, как и по всей стране зарплаты не давали по несколько месяцев. И вот мы летим с Ельциным в Подмосковье. Сели, и он говорит: «С экипажем хочу поговорить». Все вышли, и он спрашивает: «Как дела?» Я осмелел и говорю: «Какие дела? Уже какой месяц зарплату нам не дают».

Путина я успел повозить, когда он был еще исполняющим обязанности, а потом — президентом. В отряде есть такая особенность. Командиры вертолетов, допущенные к выполнению литер АА, летают до 55 лет. После 55 лет пересаживаются на второе кресло, вторым пилотом. А мне было уже 62 года, а я все еще командиром вертолета летал с высшими лицами. Видимо, потому, что у меня был очень большой опыт, 13 лет на севере, полеты в различных условиях, все было на высшем уровне, одни благодарности. И поэтому может быть, я летал до 62 лет.

— Подняли бы сейчас Ми-8 в воздух?

— Хоть мне и 83 года, но запросто. Но мне нужен обязательно бортмеханик хороший. Потому что это работа с аппаратурой. Грамотный бортмеханик — это большое дело. Опасные случаи в моей практике были, но очень редкие и очень незначительные. В этом отношении мне повезло. Я 40 лет отлетал на вертолете, не имея ни одного летного происшествия, не разбил ни одного вертолета, и не убил ни одного человека. Был пилотом-инструктором и на Севере и в ОАО №235 ГА (а потом и в ГТК «Россия»). Мне перед собой не стыдно, я наоборот с гордостью об этом говорю, потому что это дорого стоит.